Нобелевской премией по литературе 2012 года одарен китайский прозаик Мо Янь

Нобелевская премия 2012 года по литературе присуждена одному из крупнейших представителей китайской литературы за всю её богатую историю, выступающему под псевдонимом Мо Янь («Молчи!»).

Гуань Мое (таково настоящее имя) представлен наградным комитетом как тот, кто «с галлюцинаторным реализмом совместил народные сказания, историю и современность».

Прозаик родился в 1955 году и вырос в городке Гаоми (провинция Шаньдун) на северо-востоке страны. Его родителями были крестьяне. Да и сам он в 12-летнем возрасте, в разгар культурной революции, оставил ученье и отправился в поля, а затем попал на фабрику. Изучать литературу и писать Мо Янь начал в армии, в которой оказался в 1976 году. Первым произведением, замеченным критиками, стала повесть «Хрустальный редис» (1986). Вскоре выходит в свет «Красный гаолян» (1987), по которому сняли одноимённую киноэпопею, — самое известное его произведение. В 1990 году писателя начинают переводить на европейские языки, и по сей день он остаётся самым узнаваемым на Западе современным китайским автором. В 1996 году Мо Янь публикует свой magna opus «Большая грудь, широкий зад», после чего критикам ничего не остаётся, как с известной долей преувеличения признать его классиком наравне с такими столпами, как У Чэнъэнь и Цао Сюэцинь.

Мо Янь стал вторым китайцем, удостоенным Нобелевской премии по литературе. Первым, в 2000 году, награду получил его старший современник Гао Синцзянь. Кто будет третьим? «КЛ» ставит на Су Туна, который известен прежде всего тем, что по его роману «Жёны и наложницы» Чжан Имоу снял блистательный фильм «Подними красный фонарь» (1991).

Творчество Мо Яня можно назвать слегка запоздалой (в мировом масштабе) попыткой методами модернизма и «магического реализма» ответить на сакраментальный вопрос о человеческой природе. Опытный читатель без труда заметит сходство манеры изложения со стилем целого ряда западных писателей, от Кафки и Фолкнера до Павича, Маркеса и Варгаса Льосы. Но не стоит спешить с ярлыком «вторсырьё». Молодёжь, выросшая в эпоху «социализма с китайской спецификой», тоже имеет право на этот вопрос. Западный модернизм, вскормленный философией Кьеркегора и Ницше, стал ответом на появление общества «полых людей» и невиданное идеологическое давление, с помощью которого властелины жизни взялись их наполнять. В похожей ситуации оказался сейчас Китай, и чтение западных классиков на эту тему едва ли даст ответ в нужной форме, ведь вопрос о человеке каждая эпоха ставит в собственных терминах.

Страна словно в едином порыве устремляется к активному повышению производительности труда, из высоких кабинетов начинают раздаваться возгласы: «Вы посмотрите, насколько лучше мы стали жить! Вспомните, как тяжело приходилось нам ещё десять лет назад!» Но человек почему-то недоволен. Человек не видит себя в этом потоке. Не для этого человек появляется на свет!

Всякий раз дело начинается материнской утробой и заканчивается смертью. (В романе «Усталость от жизни и смерти» Мо Янь с особым тщанием расписывает оба момента, да и в других произведениях он подчёркнуто физиологичен: объясняя в «Красном гаоляне» природу любви, он не удержался от упоминания кишок и каловых масс.) Об этом ли наша жизнь? Она похабна, непристойна и душераздирающе лирична, но в этом ли её смысл? Чем человеческая жизнь отличается от жизни осла, собаки, обезьяны, в обличье которых раз за разом рождается один из героев писателя? Стоило ли ради этого отпрашиваться из ада? Вот вы боретесь за отмену правила об одном ребёнке, а стоит ли рожать и одного-то, спрашивает он в романе «Большая грудь, широкий зад». В его книгах могут намечаться любовные интриги, складываться детективные истории — и не находить завершения. Не об этом наша жизнь и не об этом он пишет.

Многочисленные критики, сводящие роль литературы к иносказательной публицистике, любят говорить о том, что Мо Янь даёт широкую картину китайской истории XX века, которая, как и во все прежние времена, с точки зрения крестьянина описывается очень просто: «С меня сдирают кожу то одни, то другие». (Персонажей «Красного гаоляна» убивают неоднократно.) Мол, своими произведениями Мо Янь пытается сказать, что в современном Китае происходит то же самое, просто сделать это напрямую ему не позволяет цензура. А в «Винной республике» и вовсе детей подают на стол — да это же про Тяньаньмэнь!

Мо Янь же устал повторять, что цензура тут ни при чём. Оскорбительно подозревать литературу в том, что она всего лишь в стотысячный раз тратит всю свою эстетическую мощь на просьбу не убивать людей, мыть руки перед едой, быть честными и трудолюбивыми.

Писать об историческом процессе банально. В нём просто нет никакого смысла. «Мир всегда в движении, счастливая судьба сводит влюблённых, но и несчастья постоянны, и всё время с нами происходит что-то странное и любопытное. Так что я могу сказать?» — спрашивает писатель сам у себя в одной из последних на сегодня работ «Перемены».

Отсюда и псевдоним. Молчи! Если чему-то суждено быть сказанным, оно скажется. И никто не в силах понять свою роль в том, что говорит и делает мир. Остальное читайте между строк «Дао дэ цзин».

«Два синих пламени кружились по комнате в золотом сиянии. Золотое пламя пело его тело, синее пламя — его сердце» («Красный гаолян»).

Каждый день слушайте итоговый подкаст Свободного Радио «Компьюлента»!

blog comments powered by Disqus