Почему иногда, попав на фортепьянный концерт, мы зачарованно внимаем музыканту, а иной раз ищем ближайший выход? Всё дело,
конечно, в исполнении. А конкретнее?
Великий Артур Рубинштейн. Ему подобные исследования были не нужны.
Анджали Бхатара и его коллеги взяли Disklavier и начинили его множеством
датчиков, которые фиксировали три ключевых момента: как долго пианист удерживает ноту, насколько громко он играет и как обращается
с педалями.
Записав несколько ноктюрнов Шопена, специалисты затем создали целый ряд исполнительских версий произведений — от стопроцентно
экспрессивных (в этом случае оригинальное исполнение оставалось без изменений) до абсолютно невыразительных (все ноты игрались на
одинаковой громкости и с чётко заданной продолжительностью).
Слушателям предстояло оценить экспрессивность каждой версии по десятибалльной шкале. Даже люди, не имеющие музыкального
образования, смогли отличить самые выразительные варианты.
Точно так же, как в разговоре мы подчёркиваем высказываемое с помощью различных интонационных приёмов, опытный музыкант чувствует,
когда надо слегка растянуть ноту, а когда — сократить, когда сделать её громче, а когда — мягче. Но наибольшей силой, как
выяснилось, обладает именно вариативность ритма, а не громкости.